• Главная • Воспоминания •

Неудачная переправа.

Эпизод из гражданской войны в Сибири

<Луч Азии, 1940, № 67/3.>

[1] Так обозначены номера страниц. Номер предшествует странице.

[16]

Мною написано уже несколько очерков из боевой жизни славного 15-го Михайловского полка, и во всех их говорится о наших победах, о неудачах красных. Но, как еще Цезарь сказал, боевое счастье переменчиво, бывали и у нас неудачи и об одной из них я сейчас и хочу рассказать.

Между прочим, она едва не стоила жизни и мне самому, командиру этого полка.

Дело было так. В конце ноября 1919 года или в начале декабря, уже точно не помню, мой полк, находившийся в резерве, отошел к селу Богородскому, что неподалеку от г. Ишима. В диспозиции указывалось, что полк в утро следующего дня должен переправиться на правый берег р. Ишима и занять деревню, находящуюся, приблизительно, в полутора верстах за ним.

Обстановка была такова.

Три полка дивизии переправлялись ниже села Богородского, по плотине, приблизительно в верстах 10—12 от нас. Два батальона моего полка стояли в с. Богородском, два других в деревушке, находившейся от села верстах в трех ниже по течению Ишима. Обеспечивая переправу дивизии, в 20—25 верстах от нее фронт занимали части оренбургских казаков. В мое распоряжение была придана сотня конного дивизиона нашей дивизии и дивизион полк. Сорочинского, который занимал переправу выше села Богородского, на мельнице, приблизительно в 12 верстах от него, где была вторая плотина. Вечером я написал приказание полк. Сорочинскому относительно переправы, которая должна была начаться с рассветом следующего дня, предложив ему оставить на мельнице одну конную заставу, а самому с остальными людьми прибыть в Богорородское и переправиться вместе с нами.

Хотя, казалось бы, переправа моего полка была обеспечена прикрытием в совершенстве, я все же послал в сторону противника еще конный взвод разведчиков, чтобы быть ими предупрежденным в случае какой-нибудь катастрофы на фронте. Разъезд этот должен был болтаться между мною и оренбургскими казаками, а справа и слева я был, как мне казалось, хорошо обеспечен.

Ночь прошла спокойно, С рассвета начал переправа. Был серый, холодный день.

Река Ишим в этом месте, у села, была, приблизительно, шириною сажен сто.

Переправа происходила при посредстве парома, ходившего на канате. Вмещал он не больше шести повозок и тридцати людей. Все происходило спокойно и в порядке.

Удивило меня только то, что полк. Сорочинский моего приказания не исполнил, к переправе с дивизионом в село не прибыл. Как я выяснил это уже потом, полк. Сорочинский заболел и отбыл в тыл, передав командование дивизионом какому-то ротмистру.

Но особого значения факту неприбытия дивизиона я не придал, полагая, что, так или иначе, но плотина находящаяся выше меня, все же охраняется.

И вот на правый берег Ишима переправились уже три батальона. Осталось переправиться лишь последнему, 2-му батальону, находившемуся в  деревне, что была в трех верстах ниже села. И я послал за ним офицера из команды конных разведчиков.

Нужно вам пояснить, что батальоны переправлялись поочередно и, в виду холодного дня, обещавшего снег или дождь, я не хотел держать их на берегу, чтобы люди без нужды мерзли.

Словом, когда я послал разведчика за 2-ым батальоном, на левом берегу Ишима находился лишь я со своим штабом, телефонисты, писаря и [17] обоз с телефонным имуществом, — народ почти или совсем безоружный. Сам я был даже без коня, потому что конь мой расковался, и я уже переправил его на правый берег Ишима. Переправившиеся же люди уже ушли в деревню, назначенную стоянкой полку. К этому времени переправилась сотня конного дивизиона, но командир ее, поручик Герасимов, ныне священник о. Василий, находился еще при мне и тоже был без коня.

В это время со стороны противника подул сильный ветер, и крупными хлопьями повалил мокрый снег. Ветер все крепчал и через четверть часа превратился в жуткий степной буран.

Тут я сказал окружавшим меня людям:

— Зачем мы будем тут на берегу мерзнуть? Подождем, пока придет батальон, в хате.

Мы поднялись от переправы на достаточно крутой берег и вошли в ближайшую из изб. Не прошло и десяти минут, как все мы услышали винтовочную стрельбу. Я был столь уверен в том, что к месту моей переправы, столь хорошо охраняемому, противник не мог подойти незаметно, объяснил себе стрельбу недоразумением. Я подумал, что подходивший к нам 2-ой батальон принял нас за красных и открыл огонь.

2-ым батальоном командовал капитан Мымрин, и я посылаю к нему разведчика с приказанием прекратить стрельбу.

Разведчик уезжает. Но через некоторое время мне докладывают, что...  село занимают красные! И сомнений в этом уже никаких нет.

Мы покинули хату, бросились к парому. Но паром в это время, к ужасу нашему, оказался как раз на другой стороне. Мы начали кричать, чтобы его дали сюда. Три-четыре человека, находившиеся на нем, стали тянуть его к нам.

Теперь происходит следующее. Паром приставал к примитивным мостикам. Когда он стал приближаться к нам, солдаты, не ожидая остановки, начали прыгать на него и оттолкнули его от мостков. Многие из них попадали в воду. Я оставался на берегу. Стрельба усиливалась, красные приближались, но нас, находившихся под высоки берегом, еще не видели. На самом же пароме в это время получилась паника: одни из солдат тянули его в одну сторону, другие — в другую, и он не      двигался с места.

В этот момент ко мне обратился один из ординарцев со словами:

— Господин полковник, возьмите мою лошадь!

— А как же ты сам?— удивился я. — Как же ты пеший выберешься?

Совесть не позволяла мне взять в такой момент у бойца коня. Но он настаивал, говоря, что доберется до парома вплавь. Тут и другие разведчики стали мне предлагать своих лошадей. Я вынужден был согласиться на эти просьбы, почти требования.

Уже верхом, я поднялся в деревню и взял направление по улице влево, шедшей вдоль Ишима. Все мое окружение, кто верхом, кто пешие, ринулось за мной. За мной же поскакали и подводы с телефонным имуществом. [18]

Навстречу нам показалась цепь красных, — человек пятнадцать. Красные стреляли, и тотчас же за собой я услышал крики, — это кричали раненые, падая. Я вынул из кобуры наган и рысил прямо на цепь, Помню мысль—решение, пронизавшую мое сознание: «Тотчас же застрелюсь, если буду ранен, чтобы не достаться живым в руки красным!» Но те начали  разбегаться, лишь только мы к ним приблизились. Помню, как один из них прицелился в меня, выстрелил, промахнулся и бросился в ворота. Мы — прорвались!

Правда, красные продолжали стрелять нам вдогонку, но уж это было полбеды.

Пройдя деревню, мы пошли по дороге вдоль берега. Скоро она спустилась в реку, — что означало, что в этом месте Ишим переходим в брод. И я въехал в реку. Вода дошла выше, чем по грудь лошади и стала убывать, Поручик Герасимов переправлялся вплавь, держась за мое седло.

Вышли на берег. Здесь, ссадив всех всадников с лошадей, я отправил последних с несколькими людьми на ту сторону, чтобы помочь перебраться к нам и оставшимся. Но когда люди уже ушли, один из разведчиков бросился ко мне со словами:

— Господин полковник, мы на острове! Вон за теми кустиками опять Ишим!

Положение наше было незавидным. Весь остров, — как на ладони, лишь чуть-чуть кустиков, прикрывавших второе русло реки. Поставь красные пулемет, и никому бы из нас не уйти с этого островка! Но красные, как в воду канули, к тому же выяснилось, что и второй рукав реки тоже переходим в брод и при этом — более мелкий. Словом, как только наши люди с лошадями возвратились, — все оставшееся были благополучно перевезены на правый берег Ишима.

В это время в штабе дивизии поднялась уже тревога. Там думали, что я взят в плен и погиб.

Но... откуда же взялись красные, прорвав наше охранение? Это печальное обстоятельство тоже скоро разъяснилось...

Оказывается, что в то время, как мы готовились к переправе, г. Ишим был взят красными, и их разведка двинулась оттуда вниз по берегу Ишима. На мельнице она наткнулась на конный дивизион полк. Сорочинского и обстреляла его. Ротмистр, вступивший в командование дивизионом вместо заболевшего командира его, — увел своих людей на правый берег Ишима, не предупредив нас об этом.

И, таким образом, красная разведка беспрепятственно добралась до села Богородского и обстреляла нас. Что же касается 2-го батальона, которым командовал кап. Мымрин, то он, услышав стрельбу, в бой не вступил, ибо через посланного мною ординарца получил приказание — не открывать огня. Затем, убедившись в том, что деревня Михайловским полком оставлена, он повернул обратно, вернулся к частям дивизии и переправился через Ишим вместе с ними.

Дальше так... Когда я со своими тремя батальонами уже занимал назначенную нам деревню, ко мне явился с докладом и злосчастный ротмистр. Как я его «покрыл», предоставляю судить читателю!

Мало того, я так был возмущен тем обстоятельством, что он бросил переправу, не предупредив об этом нас, и тем подставил под удар красных наш фланг, что отрешил этого офицера от командования дивизионом, приказав ему немедленно же ехать в штаб дивизии. Что стало в дальнейшем с этим ротмистром, я не знаю.

В эту ночь встал Ишим. И последние из моих людей, спрятавшиеся от красных по дворам села, вернулись ко мне: они на животах переползли реку по еще очень тонкому льду.

Случай с этим ротмистром показывает, какое важное значение в боевой обстановке имеет точнейшее исполнение приказаний. Отскочив на правый берег Ишима, командующий дивизионом не сделал ни малейшей попытки связаться с людьми, находившимися на прикрываемой им переправе.  Конечно, он мог и не знать, что красные пришли с фланга, со стороны Ишима; он мог думать, что они явились со стороны фронта... Но, с другой стороны, он все же обязан был найти связь с полком, послав разъезд хотя бы по правой стороне реки.

Но он не сделал этого и, таким образом, проявил не только недисциплинированность, но и полнейшую нераспорядительность и неумение разобраться в обстановке.

Полк. А. А. Егоров